Более того, сама идея о приближенном методе вычисления была за пределами его понимания, несмотря на то, что зачастую невозможно найти метод точного вычисления кубического корня. Поэтому мне так и не удалось научить его брать кубический корень или объяснить, как мне повезло, что он выбрал число 1729,03.
O Americano, outra vez!
«О, опять этот американец!»
Однажды я подвозил какого-то паренька, и он рассказал мне о том, какая замечательная страна Южная Америка и что мне обязательно нужно туда съездить. Я пожаловался, что там говорят на другом языке, но он сказал, что нужно просто выучить этот язык – это не проблема. Тогда я подумал, что идея, в общем-то, неплохая: съезжу-ка я в Южную Америку.
В Корнеллском университете преподавали несколько курсов иностранных языков по методу, который использовали еще во время войны. Метод заключался в том, что набирались небольшие группы студентов, человек по десять, занятия же вел носитель языка, который говорил только на своем родном языке и все тут. Поскольку в университете я был довольно молодым профессором, то решил прийти на курс, прикинувшись обычным студентом. Поскольку я не знал, куда именно меня занесет в Южной Америке, я решил выучить испанский, так как в большинстве южноамериканских стран говорят именно на этом языке.
Итак, когда настало время записываться на курс, и мы стояли в коридоре, готовые войти в аудиторию, мимо нас прошла блондинка с пышными формами. Полагаю, все время от времени испытывают такое ощущение: УХ ТЫ! Она выглядела просто потрясающе. Тогда я сказал себе: «Может быть, она тоже будет изучать испанский – это было бы здорово!» Но нет, она вошла в аудиторию, где изучали португальский. Тогда я подумал, что я, черт возьми, с тем же успехом могу изучать и португальский.
Я уже было пошел за ней, но тут присущее мне англосаксонское здравомыслие заявило: «Нет-нет, это не самая веская причина, чтобы выбирать язык, который собираешься изучить». Поэтому я вернулся и, к своему великому сожалению, записался на курс испанского языка.
Через некоторое время я поехал на собрание Физического общества в Нью-Йорк, где сидел рядом с бразильским ученым Жайме Тьомно, который спросил меня: «Что ты собираешься делать следующим летом?»
– Думаю поехать в Южную Америку.
– А почему бы тебе не приехать в Бразилию? Я устрою тебя в Центр физических исследований.
Вот теперь мне пришлось превращать свой испанский в португальский!
В Корнеллском университете я нашел аспиранта из Португалии, который два раза в неделю давал мне уроки, чтобы я смог изменить то, что уже выучил.
На самолете, который летел в Бразилию, я начал с того, что сел рядом с колумбийцем, который говорил только по-испански: я не стал с ним разговаривать, чтобы снова все не перепутать. Однако передо мной сидели два парня, которые разговаривали по-португальски. Я никогда раньше не слышал настоящего португальского языка; я разговаривал только со своим преподавателем, который говорил медленно и четко. А тут сидят двое парней, которые без остановки трещат: бррррр-а-та брррр-а-та, я же не могу услышать ни слова «я», ни слова «это» и вообще ничего не понимаю.
В конце концов, когда мы приземлились в Тринидаде, чтобы пополнить запас топлива, я подошел к этим ребятам и очень медленно сказал на португальском языке, или на языке, который я считал португальским: «Извините, пожалуйста… вы понимаете… что я говорю вам сейчас?»
– Pues nao, porque nao? – «Конечно, почему нет?» – ответили они.
Тогда я, прикладывая неимоверные усилия, попытался объяснить, что изучаю португальский язык в течение нескольких месяцев, но раньше никогда не слышал, как он звучит, а в самолете услышал, как они разговаривают, но не понял из их разговора ни единого слова.
– О, – засмеялись они. – Nao e Portugues! E Ladao! Judeo! Оказывается, что язык, на котором они говорили, похож на португальский в той же степени, в какой идиш похож на немецкий, поэтому можете представить себя парня, изучавшего немецкий язык, сидящего позади двух других парней, говорящих на идиш, и пытающегося понять, о чем идет речь. Очевидно, что язык немецкий, но он почему-то ничего не понимает. Должно быть, он плохо учил немецкий язык.
Когда мы вернулись в самолет, они показали мне мужчину, который говорил на португальском языке, и я сел рядом с ним. Оказалось, что он изучал нейрохирургию в Мэриленде, поэтому разговаривать с ним было не так уж трудно. Мы говорили о cirugia neural, о cerebreu и других тому подобных «сложных» вещах. На самом деле длинные слова довольно легко переводятся на португальский язык, потому что разница состоит только в окончании: «-tion» в английском языке – это «-cao» в португальском; «-ly» – это «-mente» и т.д. Но, когда он выглянул из окна и сказал что-то очень простое, я растерялся: я не смог расшифровать высказывание «небо голубое».
Я сошел с самолета в Ресифи (бразильское правительство оплачивало дорогу из Ресифи в Рио), где меня встретили тесть Чезаре Латтеса, который был директором Центра физических исследований, расположенного в Рио, его жена и еще один мужчина. Пока мужчины ходили за моим багажом, дама начала разговаривать со мной на португальском: «Вы говорите по-португальски? Как замечательно! А как Вы выучили португальский?»
Я медленно, с неимоверными усилиями, ответил. «Сначала я начал изучать испанский язык… потом я узнал, что еду в Бразилию…» Потом я хотел сказать: «Поэтому я выучил португальский язык», но я не мог вспомнить португальский эквивалент слова «поэтому». Однако я знал, как составлять БОЛЬШИЕ слова, поэтому я закончил предложение так: «CONSEQUENTEMENTE [8] , apprendi Portugues!»
Когда мужчины вернулись с багажом, дама сказала: «О, он говорит по-португальски! И использует такие изумительные слова: CONSEQUENTEMENTE!»
Потом по громкоговорителю передали объявление. Рейс до Рио отменили, и следующий рейс будет только в следующий вторник, мне же нужно было попасть в Рио, самое позднее, в понедельник.
Я жутко расстроился. «Быть может, полетит грузовой самолет. Я согласен полететь на нем», – сказал я.
– Профессор! – сказали они. – Здесь, в Ресифи, совсем неплохо. Мы покажем Вам город. Почему бы Вам не расслабиться – Вы же в Бразилии.
В тот вечер я пошел прогуляться в город и набрел на небольшую толпу людей, стоявших вокруг большой прямоугольной ямы на дороге, – ее выкопали, чтобы прокладывать сточные трубы или зачем-то еще, – и прямо в этой яме сидела машина. Зрелище было действительно великолепное: машина идеально соответствовала яме, а ее крыша находилась точно на уровне дороги. Рабочие даже не побеспокоились о том, чтобы поставить знаки в конце рабочего дня, и парень просто въехал в эту яму. Я заметил разницу: если бы эту яму вырыли мы, то она со всех сторон была бы окружена знаками объезда и мигающими фонарями, предупреждающими об опасности. Здесь же яму выкапывают и, по окончании рабочего дня, просто уходят домой.
Как бы то ни было, Ресифи действительно оказался хорошим городом, и я действительно остался там до следующего вторника, а потом улетел в Рио.
Попав в Рио, я встретился с Чезаре Латтесом. Государственный телевизионный канал изъявил желание снять нашу встречу на пленку, но без звука. Операторы сказали: «Сделайте вид, что вы беседуете. Говорите что-нибудь – что угодно».
Тогда Латтес спросил меня: «Ты уже нашел словарик, с которым можно переспать?»
В тот вечер бразильские телезрители увидели, как директор Центра физических исследований встречает профессора из Соединенных Штатов, но вряд ли они знали, что предметом нашей беседы было то, как найти девушку, с которой можно провести ночь!
Когда я пришел в центр, мне следовало определить, когда я буду читать лекции: утром или днем.
Латтес сказал: «Студенты предпочтут дневное время».
8.
Автор сначала хотел употребить слово «so» («поэтому»), но, не сумев вспомнить это слово по-португальски, перевел на этот язык слово «consequently» («следовательно»), перевод окончания которого, как следует из вышесказанного, Фейнман знал. – Прим. пер.